Форум Блог Новости Путеводитель   Реклaма

Moony › Индийская притча

Карма 5075
10.11.2005
Сейчас я редактирую книгу «Гималайские мудрецы» для издательства «София». Там я встретил одну примечательную притчу:

Однажды новорожденного львенка отлучили от львицы и поселили к овцам. У львенка еще не открылись глаза и он никогда не видел своей матери. Малыш был совершенно беспомощен, но уже через несколько дней вполне освоился и стал играть с ягнятами. Подрастая вместе с овцами, львенок учился делать то же, что и они: слепо следовать за стадом, бояться собак и подчиняться пастуху. Со временем он повзрослел, но, несмотря на свой выдающийся рост, мощные лапы и острые когти, по-прежнему считал себя овцой. Он даже никогда не пытался бегать быстрее овец, прыгать дальше, чем они и, тем более, рычать.

Но однажды какой-то другой лев приблизился к стаду овец и грозно прорычал. Овцы рассеялись в страхе. Молодой лев тоже задрожал от страха и убежал вместе с овцами. Случилось так, что он пробегал мимо озера. Увидев свое отражение в воде, молодой лев очень удивился: оно напомнило ему льва, от которого он спасался бегством. Это было очень странно. Почему он не увидел в воде овцу? Он вернулся к озеру, чтобы как следует изучить свое отражение в озере. Сначала лев был очень расстроен, так как не увидел себя тем, кем ожидал. Но вскоре его расстройство сменилось любопытством. Потихоньку он попробовал зарычать, и у него получилось! Восторгу не было предела: лев прыгал и рычал, наслаждаясь своим открытием. С тех пор он уже не возвращался в стадо овец и жил в гордом одиночестве, как и подобает царю зверей.


Я подумал, что так и мы выросли в атмосфере ограниченности и загнанности. Наши родители думали, что мы пойдем по их стопам – будем брести вместе со стадом, боясь и ненавидя своих хозяев и в то же время опасаясь выйти из загона в такой страшный и непредсказуемый мир. Но мы потихоньку, все еще тайком, иногда перелезаем через забор и гуляем по неведомым просторам. И однажды мы поймем, что нас больше ничего не связывает со стадом, и нас больше не увидят в загоне.
Карма 5075
10.11.2005
Вот еще в тему:

М.Е.Салтыков-Щедрин

БAPAH-HEПОМНЯЩИЙ


Домашние бараны с незапамятных времен живут в порабощении у человека; их настоящие родоначальники неизвестны.

Брэм


Были ли когда-нибудь домашние бараны "вольными"- история об этом умалчивает. В самой глубокой древности патриархи уже обладали стадами прирученных баранов, и затем, через все века, баран проходит распространенным по всему лицу земли в качестве животного, как бы нарочито на потребу человека созданного. Человек, в свою очередь, создает целые особые породы баранов, почти не имеющие между собою ничего общего. Одних воспитывают для мяса, других - для сала, третьих - ради теплых овчин, четвертых - ради обильной и мягкой волны.

Сами домашние бараны, конечно, всего меньше о вольном прародителе своем помнят, а просто знают себя принадлежащими к той породе, в которой застал их момент рождения. Этот момент составляет исходную точку личной бараньей истории, но даже и он постепенно тускнеет, по мере вступления барана в зрелый возраст. Так что истинно мудрым называется только тот баран, который ничего не помнит и не сознает, кроме травы, сена и месятки, предлагаемых ему в пищу.

Однако, грех да беда на кого не живет. Спал однажды некоторый баран и увидел сон. Должно быть, не одну месятку во сне видел, потому что проснулся тревожный и долго глазами чего-то искал.

Стал он припоминать, что такое случилось; но, хоть убей, ничего вспомнить не мог. Даль какая-то, серебряным светом подернутая, и больше ничего. Только смутное ощущение этой бесформенной серебряной дали и осталось в нем, но никакого определенного очертания, ни одного живого образа...

- Овца! а овца! что я такое во сне видел? - спросил он лежащую рядом овцу, которая, яко воистину овца, отроду снов не видала.

- Спи, выдумщик! - сердито отвечала овца: - не для того тебя из-за моря привезли, чтоб сны видеть да модника из себя представлять!

Баран был породистый английский меринос. Помещик Иван Созонтыч Растаковский шальные деньги за него заплатил и великие на него надежды возлагал. Но, конечно, не для того он его из-за моря вывез, чтоб от него поколение умных баранов пошло, а для того, чтоб он создал для своего хозяина стадо тонкорунных овец.

И в первое время по приезде его на место баран действительно зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Ни о чем он не рассуждал, ничем не интересовался, даже не понимал, куда и зачем его привезли, а просто-напросто жил да поживал. Что же касается до вопроса о том, что такое баран и какие его права и обязанности, то баран не только никаких пропаганд по этому предмету не распространял, но едва ли даже подозревал, что подобные вопросы могут бараньи головы волновать. Но это-то именно и помогало ему выполнять баранье дело настолько пунктуально и добросовестно, что Иван Созонтыч и сам нарадоваться на него не мог, и соседей любоваться водил: смотрите!

И вдруг этот сон... Что это был за сон, баран решительно не мог сообразить. Он чувствовал только, что в существование его вторглось нечто необычное, какая-то тревога, тоска. И хлев у него, повидимому, тот же, и корм тот же, и то же стадо овец, предоставленное ему для усовершенствования, а ему ни до чего как будто бы дела нет. Бродит он по хлеву, как потерянный, и только и дела блеет:

- Что такое я во сне видел? растолкуйте мне, что такое я видел?

Но овцы не выказывали ни малейшего сочувствия к его тревогам и даже не без ядовитости называли его умником и филозофом, что, как известно, на овечьем языке имеет значение худшее, нежели "моветон".

С тех пор, как он начал сны видеть, овцы с горечью вспоминали о простом, шленской породы, баране, который перед тем четыре года сряду ими помыкал, но под конец, за выслугу лет, был определен на кухню и там без вести пропал (видели только, как его из кухни на блюде с триумфом в господский дом пронесли). То-то был настоящий служилый баран! Никогда никаких снов он не видел, никаких тревог не ощущал, а делал свое дело по точному разуму бараньего устава - и больше ничего знать не хотел. И что же! его, старого и испытанного слугу, уволили, а на его место определили какого-то. празднолюбца, мечтателя, который с утра до вечера неведомо о чем блеет, а они, овцы, между тем ходят яловы!

- Совсем нас этот аглецкой олух не совершенствует! - жаловались овцы овчару Никите: - как бы нам за него, за фофана, перед Иваном Созонтычем в ответе не быть?

- Успокойтесь, милые! - обнадежил их Никита: - завтра мы его выстрижем, а потом крапивой высечем - шелковый будет!

Однако, расчеты Никиты не оправдались. Барана выстригли, высекли, а он в ту же ночь опять сон увидел.

С этих пор сны не покидали его. Не успеет он ноги под себя подогнуть, как дрема уже сторожит его, не разбирая, день или ночь на дворе.

И как только он закроет глаза, то весь словно преобразится, и лицо у него словно не баранье сделается, а серьезное, строгое, как у старого, благомысленного мужичка из тех, что в старинные годы "министрами" называли. Так что всякий, кто ни пройдет мимо, непременно скажет: не на скотном дворе этому барану место - ему бы бурмистром следовало быть!

Тем не менее, сколько он ни подстерегал себя, чтобы восстановить в памяти только что виденный сон, усилия его по-прежнему оставались напрасными.

Он помнил, что во сне перед ним проходили живые образы и даже целые картины, созерцание которых приводило его в восторженное состояние; но как только бодрственное состояние возвращалось, и образы, и картины исчезали неведомо куда, и он опять становился заурядным бараном. Вся разница заключалась лишь в том, что прежде он бодро шел навстречу своему бараньему делу, а теперь ходил ошеломленный, чего-то сдуру искал, а чего именно - сам себе объяснить не мог... Баран, да еще меланхолик - что, кроме ножа, может ожидать его в будущем!?

Но, кроме перспективы ножа, положение барана и само по себе было мучительно. Нет боли горшей, нежели та, которую приносят за собой бессильные порывания от тьмы к свету встревоженной бессознательности. Пристигнутое внезапной жаждой бесформенных чаяний, бедное, подавленное существо мечется и изнемогает, не умея определить ни характера этих чаяний, ни источника их. Оно чувствует, что сердце его объято пламенем, и не знает, ради чего это пламя зажглось; оно смутно чует, что мир не оканчивается стенами хлева, что за этими стенами открываются светлые, радужные перспективы, и не умеет наметить даже признаки этих перспектив; оно предчувствует свет, простор, свободу - и не может дать ответа на вопрос: что такое свет, простор, свобода...

По мере учащения снов волнение барана все больше и больше росло. Ниоткуда не видел он ни сочувствия, ни ответа. Овцы с испугу жались друг к другу при его приближении; овчар Никита хотя, повидимому, и знал нечто, но упорно молчал. Это был умный мужик, который до тонкости проник баранье дело и признавал для баранов только одну обязательную аксиому:

- Коли ты в бараньем сословии уродился, - говорил он солидно: - в ем, значит, и живи!

Но именно этого-то баран и не мог выполнить. Именно "сословие"-то его и мучило, не потому, что ему худо было жить, а потому, что с тех пор, как он стал сны видеть, ему постоянно чуялось какое-то совсем другой "сословие".

Он не был в состоянии воспроизвести свои сны, но инстинкты его были настолько возбуждены, что, несмотря на неясность внутренней тревоги, поднявшейся в его существе, он уже не мог справиться с нею.

Тем не менее с течением времени тревоги его начали утихать, и он как будто даже остепенел. Но успокоение это не было последствием трезвого решения вступить на прежнюю баранью колею, а, напротив, скорее свидетельствовало об общем обессилении бараньего организма. Поэтому и пользы от него не вышло никакой.

Баран, - очевидно, с предвзятым намерением, - с утра до вечера спал, как будто искал обрести во сне те сладостные ощущения, в восстановлении которых отказывала ему бодрственная действительность...

В то же время он с каждым днем всё больше и больше чах и хирел и, наконец, сделался до того. поразительно худ, что глупые овцы, завидев его, начинали чихать и насмешливо между собой перешептываться. И по мере того, как неразгаданный недуг овладевал им, лицо его становилось осмысленнее и осмысленнее. Овчары все до единого жалели об нем. Все знали, что он честный и бодрый баран и что ежели он не оправдал хозяйских надежд, то не по своей вине, а единственно потому, что его постигло какое-то глубокое несчастие, вовсе баранам не свойственное, но в то же время, - как многие инстинктивно догадывались, - делающее ему лично великую честь.

Сам Иван Созонтыч сочувственно относился к страданиям барана. Не раз овчар Никита намекал, что самая лучшая развязка в таком загадочном деле - нож, но Растаковский упорно отклонял это предложение.

- Плакали мой денежки, - говорил он: - но не затем я их платил, чтобы шкурой его воспользоваться. Пускай своей смертью умрет!

И вот вожделенный момент просияния наступил. Над полями мерцала теплая, облитая лунным светом июньская ночь; тишина стояла кругом непробудная; не только люди притаились, но и вся природа как бы застыла в волшебном оцепенении.

В бараньем загоне все спало. Овцы, понурив головы, дремали около изгороди. Баран лежал одиноко по середке загона. Вдруг он быстро и тревожно вскочил. Выпрямил ноги, вытянул шею, поднял голову кверху и всем телом дрогнул. В этом выжидающем положении, как бы прислушиваясь и всматриваясь, простоял он несколько минут, и затем сильное, потрясающее блеянье вырвалось из его груди...

Заслышав эти торжественно-агонизирующие звуки, овцы в испуге повскакали с своих мест и шарахнулись в сторону. Сторожевой пес тоже проснулся и с лаем бросился приводить в порядок всполошившееся стадо. Но баран уже не обращал внимания на происшедший переполох: он весь ушел в созерцание.

Перед тускнеющим его взором воочию развернулась сладостная тайна его снов...

Еще минута - и он дрогнул в последний раз. За сим ноги сами собой подогнулись под ним, и он мертвый рухнул на землю.

Иван Созонтыч был очень смертью его огорчен.

- И что за причина такая? - сетовал он вслух: - все был баран как баран, и вдруг словно его осетило... Никита! ты пятьдесят лет в овчарах состоишь, стало быть, должен дурью эту породу знать: скажи, отчего над ним такая беда стряслась?

- Стало быть, "вольного барана" во сне увидел, - ответил Никита: - увидать-то во сне увидал, а сообразить настоящим манером не мог... Вот он сначала затосковал, а со временем и издох. Все равно, как из нашего брата бывает...

Но Иван Созонтыч от дальнейшего объяснения уклонился.

- Сие да послужит нам уроком! - похвалил он Никиту: - в другом месте из этого барана, может быть, козел бы вышел, а по нашему месту такое правило: ежели ты баран, так и оставайся бараном без дальних затей. И хозяину будет хорошо, и тебе хорошо, и государству приятно. И всего у тебя будет довольно: и травы, и сена, и месятки. И овцы к тебе будут ласковы... Так ли, Никита?

- Это так точно, Иван Созонтыч! - отозвался Никита.
Карма 23
10.11.2005
Moony :
Там я встретил одну примечательную притчу:


С другой стороны вместо милого белого и пушистого барашка появился хищник, который этих барашков ест.
Карма 23
10.11.2005
Moony :
Но, кроме перспективы ножа, положение барана и само по себе было мучительно. Нет боли горшей, нежели та, которую приносят за собой бессильные порывания от тьмы к свету встревоженной бессознательности. Пристигнутое внезапной жаждой бесформенных чаяний, бедное, подавленное существо мечется и изнемогает, не умея определить ни характера этих чаяний, ни источника их. Оно чувствует, что сердце его объято пламенем, и не знает, ради чего это пламя зажглось; оно смутно чует, что мир не оканчивается стенами хлева, что за этими стенами открываются светлые, радужные перспективы, и не умеет наметить даже признаки этих перспектив; оно предчувствует свет, простор, свободу - и не может дать ответа на вопрос: что такое свет, простор, свобода...


Вот так люди и придумывают религию
Карма 691
10.11.2005
Moony :
Я подумал, что так и мы выросли в атмосфере ограниченности и загнанности. Наши родители думали, что мы пойдем по их стопам – будем брести вместе со стадом, боясь и ненавидя своих хозяев и в то же время опасаясь выйти из загона в такой страшный и непредсказуемый мир. Но мы потихоньку, все еще тайком, иногда перелезаем через забор и гуляем по неведомым просторам. И однажды мы поймем, что нас больше ничего не связывает со стадом, и нас больше не увидят в загоне.


Интересно, а кто это - "мы"? Очень уж походит на "ммеееее..."

Мне эта притча рассказала вот о чем: как ты свою природу (сущность, душу, сердцевину, центр...) от себя ни прячь-ни скрывай, все равно она проявится рано или поздно и уж как даст о себе знать! Это относится в равной степени и ко "львам", и к "овцам", и к "баранам" и ко всем ЖИВЫМ "существам".
Карма 16
10.11.2005
Спасибо, Moony, зацепил за живое... Ощущаю себя тем самым бараном, только еще хуже: он лишь чувствовал, но не мог понять к чему его душа рвалась, я же точно знаю, что это за "сон", но попасть туда не могу, причем по своей же вине
sulu  ж
Карма 1
4.12.2006
Мне кажется,что не очень и важно быть овцой или верблюдом,главное не стараться быть кем-то(другим),а жить в гармонии со своим миром.А нож в конце,- мы и так все по лезвию ходим!Можно ж умереть с мыслью,что ты спасаешь от голодной смерти сирых и убогих.Смертию смерть поправ...и т.п.

Я все более прихожу к мысли об индивидуальности бытия(трудно,стадные инстинкты,панимашь).В том смысле,что МОЙ эксклюзивный ЗАКОН и ПОРЯДОК находится внутри МЕНЯ.

"Я сам себе порок и сам порочный круг"(Г.Сукачев"Бродяга")
Следить за тем, что мы пишем в этом блоге, удобно на нашем телеграм-канале «Межгалактический Дирижабль». У нас также есть уютный «Межгалактический Чат».
Помощь сайту
Войди или зарeгиcтpируйся, чтобы писать
Случайные топики